Отраднее всего моим мечтам
Прекрасные чудовища Китая.
Дракон - владыка солнца и весны,
Единорог - эмблема совершенства,
И феникс - образ царственной жены,
Слиянье власти, блеска и блаженства.
Люблю однообразную мечту
В созданиях художников Китая,
Застывшую, как иней, красоту,
Как иней снов, что искрится, не тая.
Симметрия - их основной закон.
Они рисуют даль - как восхожденье,
И сладко мне, что страшный их дракон -
Не адский дух, а символ наслажденья.
А дивная утонченность тонов,
Дробящихся в различии согласном,
Проникновенье в таинство основ,
Лазурь в лазури, красное на красном!
А равнодушье к образу людей,
Пристрастье к разновидностям звериным,
Сплетенье в строгий узел всех страстей,
Огонь ума, скользящий по картинам!
Но более, чем это всё, у них
Люблю пробел лирического зноя.
Люблю постичь сквозь легкий нежный стих
Безбрежное отчаянье покоя.

К старинным манускриптам в поздний час
Почувствовав обычное призванье,
Я рылся между свитков - и как раз
Чванг-Санга прочитал повествованье.
Там смутный кто-то,- я не знаю кто,-
Ронял слова печали и забвенья:
«Бесчувственно Великое Ничто,
В нем я и ты - мелькаем на мгновенье.
Проходит ночь - и в роще дышит свет,
Две птички, тесно сжавшись, спали рядом,
Но с блеском дня той дружбы больше нет,
И каждая летит к своим усладам.
За тьмою - жизнь, за холодом - апрель,
И снова темный холод ожиданья.
Я разобью певучую свирель.
Иду на Запад, умерли мечтанья.
Бесчувственно Великое Ничто,
Земля и небо - свод немого храма.
Я тихо сплю,- я тот же и никто,
Моя душа - воздушность фимиама».

<Февраль 1900>

Подробный анализ стихотворения Бальмонта К. Д. "Великое ничто"

В феврале 1900 года на свет появилось одно из интереснейших лирических произведений Константина Дмитриевича Бальмонта - "Великое Ничто", которое по сути трудно назвать стихотворением. "Великое Ничто" считается микроциклом, состоящим из двух произведений: "Моя душа – глухой всебожный храм" и "К старинным манускриптам..." . Они чаще всего публикуются вместе, нежели по отдельности, однако многие принимают их за одно стихотворение, состоящее из двух частей.

Это лирическое произведение входит в цикл "Сознание" и было впервые опубликовано в сборнике стихотворений "Будем как Солнце" в 1903 году. Константин Бальмонт посвятил своим друзьям и "Великое Ничто", и весь сборник. Стихотворение написано под влиянием того периода жизни поэта, когда Бальмонт увлекся китайским языком и мифологией.

Разбирая данное лирическое произведение по строкам, в первую очередь обратим внимание на название. "Великое Ничто" - понятие китайской мифологии эпохи Сун, о котором говорится в стихотворении:

Бесчувственно Великое Ничто,
В нём я и ты - мелькаем на мгновенье...

Бесчувственно Великое Ничто,
Земля и Небо - свод немого храма.

Великое Ничто в китайской мифологии - символ Великой пустоты, вечности, цели познания.

По жанру оба стихотворения микроцикла "Великое Ничто" представляют собой различные жанры лирики: "Моя душа - глухой всебожный храм..." относят к оде, так как в нем присутствуют мотивы возвышенности, торжества и хваления, в то время как "К старинным манускриптам...." является элегией с элементами печали.

Восточная тема, тема красоты и гармонии образов Китайской мифологии являются ведущими в стихотворениях "Великое Ничто":

Люблю однообразную мечту
В созданиях художников Китая...

Тема восхищения Китайской культурой передается различными литературными средствами в текстах обоих стихотворений. Например, в первом стихотворении автор использует образы мифических чудовищ Востока, чтобы показать "пристрастье к разновидностям звериным":

Дракон, владыка солнца и весны,
Единорог, эмблема совершенства,
И феникс, образ царственной жены,
Слиянье власти, блеска, и блаженства.

Константин Бальмонт создаёт прекрасное произведение, обращаясь в мифологическим сюжетам и образам. Константин Бальмонт восхищается этими "прекрасными чудовищами" - так называет образы существ из мифов сам поэт, используя прием оксюморон, чем подчеркивает необычное отношение к персонажам преданий, их яркость как героев. Оксюморон используется поэтом в лирическом произведении несколько раз, чтобы показать красоту контраста восточной культуры, и выглядит, и звучит это несомненно красиво, необычно: страшный дракон - символ наслажденья, в различии согласном, отчаянье покоя.
В лирическом произведении Константина Бальмонта "Великое Ничто" несколько раз используются эпитеты, придающие слову эмоциональность, звучность и яркое описание: застывшая красота, дивная утонченность тонов, легкий нежный стих, темный холод.
Автор использует всевозможные сравнения для выражения живости, проводя параллель с прекрасным Китаем: Застывшую, как иней, красоту/Как иней снов, что искрится не тая, даль как восхожденье.
Невозможно не заметить многочисленные олицетворения в обеих частях стихотворения "Великое Ничто". С помощью оживления обыденных вещей и предметов Константин Бальмонт показывает их незаменимую роль в культуре востока, их красоту. Благодаря олицетворениям, которыми пропитано почти каждое словосочетание, строки произведения буквально дышат жизнью:
Моя душа - глухой всебожный храм,
Там дышат тени, смутно нарастая.
Отраднее всего моим мечтам...
...Застывшую, как иней, красоту...
...Огонь ума, скользящий по картинам!..
...Проходит Ночь, и в роще дышит свет...
...Иду на Запад, умерли мечтанья...
Стихотворения микроцикла "Великое Ничто" написаны пятистопным ямбом, это придает лирическим произведениям пера Константина Бальмонта динамичность, звучность. Мужская рифма лирического произведения придает ему некоторую певучесть. Способ связи - перекрестная рифма.
Лирический герой стихотворений Бальмонта в первой части рассуждает о невероятной красоте китайской культуры, ее мифов, художников и творчества в целом. Здесь без труда обнаруживаются восхищение и торжественность. Вторая же часть произведения "Великое Ничто" показывает читателю лирического героя с другой стороны, он философски размышляет о Великой пустоте, о вечности, о круговороте жизни. Выводы этих рассуждений и являются основными идеями стихотворений.
В творчестве Константина Дмитриевича Бальмонта микроцикл "Великое Ничто" занимает, пожалуй, одно из важнейших мест, чего, к сожалению, нельзя сказать о месте произведения в русской литературе в целом.

Урок литературы в 11 классе

Тема : «Трепет жизни» в поэзии К. Бальмонта» .

(Сонет «Август». Опыт анализа и интерпретации

поэтического текста).

Задачи урока . 1. Напомнить старшеклассникам о сложных духовных поисках литературы Серебряного века через осознание своеобразия поэтического мира К.Бальмонта. (1867-1942г.г.)

2. Дать понятие об импрессионистическом видении мира К. Бальмонта

4. Пробуждать «чувство поэзии», учить воспринимать литературу как искусство слова, формировать эмоциональную восприимчивость.

5. Повторить необходимые литературоведческие термины и понятия (актуализация литературно-теоретических знаний), способствовать обогащению и усложнению словарного запаса старшеклассников, развитию их речевой культуры

Оформление урока .

1. Портреты К. Бальмонта.

2. Репродукции картин художников- импрессионистов.

3. Музыкальное оформление: романсы на стихи К. Бальмонта, «Мимолётности» С. Прокофьева, музыка К. Дебюсси.

4.Презентация

Словарь к уроку.

Интерпретация - толкование

Импрессионизм – направление в искусстве конца XIX - начала XX века, основанное на стремлении воспроизвести впечатления, настроения и переживания художника.

Интерпретация – истолкование, разъяснение

Сонет - стих-ный лирический жанр, состоящий из двух катренов и двух терцетов с определённой системой рифмовки

Элегия – стихотворный жанр; философские раздумья о жизни, о любви, о смерти.

Эпитет – художественное определение в переносном значении.

Эпиграф – небольшой текст перед произведением, выражающий его идею или обозначающий тему.

Ренессанс – эпоха Возрождения

Предтеча – тот, кто своей деятельностью подготовил условия для деятельности других, предвестник.

Изысканность – утончённость, изящество.

Экстравагантный – необычный, слишком своеобразный, расходящийся с общепринятыми нормами.

Ямб – двусложный размер стиха, в котором ударение падает на 2, 4, 6 …слоги.

Канон – основное правило; то, что является традиционной, обязательной нормой.

Инверсия - обратный порядок слов, использованный для достижения определённой художественной цели.

Кульминация - наивысшая точка напряжения.

Эпиграфы к уроку:

Целый мир - от красоты,

от велика и до мала

А.Фет.

В каждой мимолётности вижу я миры…

К. Бальмонт

Ход урока

Организационный момент (1 мин.)

Актуализация (слово учителя, сообщение общей цели урока, беседа).

Сегодня мы с вами обратимся к личности одного из поэтов, без которого трудно представить русскую поэзию начала XX века - эпохи, получившей название Серебряный век.

Мы постараемся увидеть его поэтическую индивидуальность, попытаемся

понять его мировосприятие и то, как оно преломилось в его ярком и своеобразном творчестве.

Итак, окунёмся мысленно в атмосферу блистательного, ренессансного русского Серебряного века. - Каким содержанием для вас наполнено понятие «Серебряный век»? Что позволяет применить к нему определение «ренессансный»?

Что отличает созвездие ярких имён, украсивших этот период? (талант, своеобразие, поиски новых форм, нестандартное видение мира…)

На творчество К.Бальмонта не было и по сей день нет устойчивой историко – литературной точки зрения. Им восторгались, ему пророчили великое будущее, о нём спорили, его низвергали, над ним подтрунивали, им любовались.

Так, кто же он? Манерный, крикливый, самовлюблённый, напыщенный поэт, или гениальная индивидуальность, яркая звезда в блестящем созвездии русских поэтов Серебряного века? К сожалению, сегодня у нас очень мало времени. И поиски однозначного, категорического и объективного ответа на этот вопрос не есть задача нашего с вами разговора. Она несколько уже, но должна дать пищу для ваших размышлений.

3. Этап усвоения новых знаний

Взгляните на его портреты (фотография в шляпе, фото 910 г., другие).

Если бы вам понадобилось запечатлеть облик Бальмонта в словах, какие бы главные вы подобрали? (Романтический, слегка надменный, запоминающийся, видный…)

Глядя на портрет, очень легко представить, что именно этот человек заявил о себе так:

Я – изысканность русской медлительной речи,

Предо мною другие поэты – предтечи,

Я впервые открыл в этой речи уклоны,

Перепевные, гневные, нежные звоны…

Переплеск многопенный, разорвано-слитный,

Самоцветные камни земли самобытной,

Переклички лесные зелёного мая –

Всё пойму, всё возьму, у других отнимая.

Вечно юный, как сон,

Сильный тем, что влюблён

И в себя и в других,

Я - изысканный стих.

Как эти строки помогают вам дополнить характеристику Бальмонта? (Самоуверенность. самомнение, убеждённость в своей исключительности…)

Бальмонт творил собственную биографию, стремясь создать поэму из самой своей жизни. Он совершил столько экстравагантных, чудаческих, скандальных поступков, что эта «бальмонтовщина « заслонила для многих образ самого поэта.

Но, может быть, читая его стихи, мы поймём, что многочисленные бальмонтовские «я» - это не эгоизм, не кокетство, не преувеличенное самомнение, а просто восхищение богатством мира, удивление и радость открытия его красоты и изменчивости?

Ведь именно такое мировосприятие и мироощущение он сохранил до конца своей жизни, которая обернулась для него мрачной бездной, непомерным горем и одиночеством.

В 1920 году Бальмонт покинул Москву навсегда. (До этого были две вынужденные эмиграции в 1902-1905 и в 1908-1913 г.г.) Он умер в 1942 году недалеко от Парижа от воспаления лёгких. Немногие пришли сказать ему последнее «прощай». Но он ушёл, благословляя мир, о котором с искренней убеждённостью мог бы сказать словами А.Фета:

Целый мир – от красоты

От велика и до мала.

(См. 1-ый эпиграф)

М.Цветаева писала: «Изучив 16 языков, говорил и писал он на особом, 17-ом языке, на «бальмонтовском».

Почитаем его стихи, которые сам он называл песнопениями (- Чувствуете разницу?)

Они различны по жанру: элегии, послания, гимны, фантазии, сонеты и даже молитвы.

Но прежде чем мы послушаем их, вспомните, к какому литературному течению относился К. Бальмонт. (К старшим символистам)

Примечательно, что исследователи творчества Бальмонта называли его стиль (как, кстати, и стиль А.Фета) импрессионизмом в поэзии .

И, действительно, очень многое роднит лирику К. Бальмонта с удивительным явлением - направлением в мировом искусстве XIX - первой половины XX века – импрессионизмом.

Всё началось в 60-е г.г. в Париже. В Салоне (знаменитая художественная выставка) были представлены картины художников, которых И.Е. Репин назвал храбрецами, а французская пресса – «бандой сумасшедших»: Клода Моне, Эдуарда Мане. Эдгара Дега, Огюста Ренуара.

Название новому направлению (критика называла его «мазня») дала работа Клода Моне «Впечатление. Восход солнца». Всем вдруг стало понятно, что художники стремятся не копировать жизнь, а передать впечатление от неё. От французского слова «впечатление» -

«impression » и пошло название импрессионизм. Дань этому направлению отдали и русские художники Константин Коровин, Игорь Грабарь, Исаак Левитан, Валентин Серов.

(Демонстрация репродукций)

А теперь вслушаемся в звучание стихов Бальмонта и попробуем уловить ту импрессию, которая сближает его поэзию с картинами этих художников.

(Звучат стихи (или фрагменты) в исполнении учителя. Тексты стихов – перед каждым учеником)

1. «Фантазия» (Из первого сборника «Под северным небом»)

2. «Камыши»

3. «Я в этот мир пришёл…»

4. «Безглагольность»

Первая особенность, которая роднит импрессионизм в живописи и в лирике, - стремление передать жизнь во всём богатстве тонких, сложных, быстролётных видоизменений зафиксировать впечатление от мига, в котором отразился «трепет жизни».

Вторая примета – предмет изображения.

О чём рассказывают и эти картины, и стихи Бальмонта?

(О радости жизни, о красоте природы, о мимолётных состояниях души, о ветре в камышах).

Бальмонт, как и импрессионисты, богат светом. Особое пристрастие он испытывает к цветовым эпитетам:

Красный парус в синем море, в море голубом .

Белый парус в море сером спит свинцовым сном.

Вспомните, какую роль играли цветовые эпитеты у Блока и Есенина? (Они были символичны. Каждый цвет что-то обозначал: страсть, любовь, разлуку…)

Бальмонт же использует их как импрессионист: эпитеты накладываются один на другой, как цвета и оттенки цветов на палитре живописца.)

Обратите внимание на второй эпиграф (на доске). Поэзия мимолётности – вот какое определение даёт Бальмонт своей поэзии.

Мимолётность, музыкальность, сладкоголосие, упоённость речью – вот основа поэтики К. Бальмонта. Его называли магом и чародеем слова. Его называли «Паганини русского стиха». Не случайно на стихи К. Бальмонта создано около 500 романсов.

(Звучит романс на слова Бальмонта)

Старшие символисты, в число которых входил Бальмонт, стремились возродить культуру стиха, проповедовали культ красоты и свободу самовыражения. Именно русская поэзия обязана возрождением вкуса к яркой, выразительной форме стиха.

Поэтическая практика русских символистов утвердила канон сонета почти классической чистоты. Пример тому – сонет К. Бальмонта «Август» , вошедший в одну из его ранних книг «Под северным небом».

Послушаем его и на его примере попробуем выполнить одну из главных задач нашего урока – попытаться разобраться в том, что называется «тайной поэзии», понять, в чём красота этого маленького поэтического произведения и сила его воздействия на нас - чутких, думающих и достаточно опытных читателей.

Как ясен август, нежный и спокойный,

Сознавший мимолётность красоты.

Позолотив древесные листы,

Он чувства заключил в порядок стройны

В нём кажется ошибкой полдень знойный,-

С ним больше сродны грустные мечты,

Прохлада, прелесть тихой простоты

И отдыха от жизни беспокойной.

В последний раз пред остриём серпа

Красуются колосья наливные,

Взамен цветов везде плоды земные.

Отраден вид тяжёлого снопа,

А в небе – журавлей летит толпа

И криком шлёт «прости» в места родные.

Эвристическая беседа

Каким стихотворным размером написан сонет? (Пятистопным ямбом ).

Что придаёт он стихотворению? (Медлительность, плавность).

- Приём инверсии , неоднократно используемый автором, способствует тому же, придавая при этом стиху особую выразительность. - Вспомните, что называется инверсией, найдите примеры её в тексте. («Август, нежный и спокойный», «порядок стройный», «жизни беспокойной», «полдень знойный», «колосья наливные», «места родные»)

Попробуйте заменить на прямой порядок слов. Что теряет стихотворение?

Общая тональность сонета определяется двумя основными мотивами : это мотивы пощания и тихой умиротворённости, проникнутой лёгкой и светлой печалью.

Найдите приметы «прощания». («Прощание начинается уже с заглавия (а заглавие – это эпицентр художественного произведения): август – прощальный, последний месяц уходящего лета. Далее – «мимолётность красоты», последний раз красующиеся колосья, журавлиное «прости»)

А почему «кажется ошибкой полдень знойный»? (В определении «знойный» качество (горячий, жаркий) доведено почти до кульминации, а это отнюдь не гармонирует с общим настроением, пронизывающим августовский пейзаж, в котором и краски, и звуки, и эмоции приглушённы и умеренны: «нежный», «спокойный», «грустные мечты», «прохлада», «тихая простота и отдых».

Покажите олицетворённость момента природы, пограничного между жарким, щедрым летом и подступающей грустью осени. (Это ясный и немного усталый август, мудро осознавший «мимолётность красоты» и покорившийся неизбежности своего ухода, это «наливные колосья», красующиеся «последний раз пред остриём серпа», это «толпа журавлей», последний раз окликающих землю с небес…)

Как, благодаря чему приходит автор к созданию этих образов? (Благодаря тем чувствам, которые возникают у него под впечатлением картин и явлений, тронувших его душу. Он стремится передать своё настроение и настроение природы, прикоснуться к красоте и раскрыть её перед читателем)

А какие ощущения, чувства остались у вас после прочтения сонета и его анализа?

В заключение следует сказать, именно желание и умение просто и искренне радоваться жизни, ярко, небанально, изысканно и красиво рассказать об увиденном позволили В. Брюсову назвать стих Бальмонта «звонко-певучим».

В одной из своих статей Бальмонт писал: «Поэзия…заставляет читателя пройти путь от картины к душе её…». Именно это мы и попытались с вами сделать только что.

Домашнее задание - совет: учиться видеть и ценить в жизни всё, что может по-настоящему украсить её, сделать осмысленнее, ярче и духовно богаче.)

Заключительное слово . Природа и живопись, природа и поэтическое слово. Они как бы созданы друг для друга. Но есть ещё третья составляющая этого треугольника. – Какая? (Музыка ).

Музыкой французского композитора – импрессиониста Клода Дебюсси мы завершаем нашу встречу. И, может быть, именно она поможет вам полнее ощутить и душу поэтического слова, и красоту природы, и созвучие наших с ней настроений, и ту мимолётность впечатлений, которой так дорожили импрессионисты – художники, поэты, музыканты

(Звучит музыка Клода Дебюсси)

Стихотворение «Люби» Бальмонт написал в 1917 г. в возрасте пятидесяти лет. Сонет вошёл в сборник «Сонеты Солнца, мёда и Луны», изданный в 1917, а затем в 1921 г. Этот сборник по праву считается итоговым в творчестве поэта, он вобрал в себя основные мотивы и поэтические идеи всего творческого наследия Бальмонта.

Литературное направление и жанр

Бальмонт – символист старшего поколения, первый русский символист, чьё творчество получило признание. В период с конца 1900-х Бальмонт написал около 250 сонетов, вошедших в сборник.

В форме сонета чаще всего пишутся произведения философской или любовной лирики. Стихотворение «Люби», несмотря на название, тяготеет к жанру философской лирики. Оно содержит традиционные для Бальмонта мотивы огня, зари, полдня, имеющие в творчестве поэта символический подтекст.

Тема, основная мысль и композиция

Тема стихотворения – любовь как самое сильное чувство, побуждающее к действию и рождающее саму жизнь.

Основная мысль стихотворения – призыв любить, ведь только любящий может быть счастлив. Поэт объясняет свою философскую мысль параллелями из культурного наследия человечества, которые нужно увидеть в подтексте.

Стихотворение имеет композицию классического сонета, то есть в нём есть сюжетно-эмоциональный перелом, который происходит между катренами и терцетами. Первый катрен – повторение лирическим героем призывов к любви самой природы. Второй катрен не отрицает призыва любить, но показывает заключённое в нём противоречие. Есть ли смысл любить, если жизнь коротка. Любовь сопряжена с болью и смертью.

Тропы и образы

Основной троп первого катрена – олицетворение. Бальмонт повторяет призыв «люби» как песню берёз, цветущей сирени и роз. Эпитеты и метафоры (розы пылают, сирень в цветной пыли ) создают яркий образ поздней весны – традиционной для поэзии поры любви.

Второй катрен – призыв уже не природы, а лирического героя. Неологизм «безлюбье» в контексте обозначает не только отсутствие, но и отрицания любви. Безлюбье и бесстрастие, угрозы которого надо бежать, - состояние, приводящее к бессмысленности существования. Возможно, именно о таких строфах, как второй катрен, критик Николай Банников писал, что они хорошо передавали атмосферу и настроение, «но при этом страдал рисунок, пластика образов». Второй катрен очень музыкален, аллитерации звуков стр, зл, гр, гл создают образы враждебной угрозы. Бальмонт – мастер повтора слов, особой музыкальной пластики стиха. В первом катрене корень люб повторяется 4 раза, во втором – 3.

Метафоры «твой полдень вмиг вдали» и «твою зарю теченья зорь сожгли» передают быстротечность и бессмысленность человеческой жизни, где полдень и заря – символы её периодов, не лишённые также своего прямого значения. Огонь и грёзы противопоставлены как разные состояния человеческой души: действие и бездействие, деятельность и мечтания, динамика и статика, разрушение и созидание, эмоции и разум.

Первый терцет – эмоциональный перелом, после которого лирический герой не увещевает читателя, не призывает его любить, а обвиняет в беззаконии. Это не просто закон природы, о котором говорится в первой строфе (весеннее побуждение и природы). Первый терцет – скрытая цитата «Божественной комедии» Данте, в которой описана «любовь, что движет солнце и светила». Невозможно понять смысл сонета, не распознав скрытую цитату, не поняв подтекст. Ведь Данте говорит не о природной, физиологической любви, а о любви божественной. Такая любовь сопряжена со страданиями, о чём последний терцет.

Метафора бессмысленно прожитой жизни «он в каждом часе слышит мёртвый звон» - свидетельство того, что тот, кто не любил, как будто и совсем не жил, просто терял время на земле, а в будущем будет наказан. Слово высокой лексики «возмездье» - это усиление обещанной во втором катрене угрозы.

Последняя строка противопоставлена остальным пяти строкам двух терцетов. Она описывает того, кто любит. Поэт характеризует любящего только одним словом – он счастлив. Последнее коротенькое предложение отсылает читателя к образу Иисуса Христа, который был распят за человечество, любя каждого человека. Счастье, с точки зрения Бальмонта, сопряжено с чувством любви. Так поэт решает философский вопрос счастья.

Размер и рифмовка

Сонетная строфа – строгая форма. Сонет состоит из 14 строф – двух катренов и двух терцетов. Бальмонт пишет стихотворение в форме классического итальянского сонета, немного изменив систему рифмовки терцетов (в итальянском сонете вгв гвг, а у Бальмонта вгв вгв. Рифмовка в катренах и терцетах кольцевая, женская рифма чередуется с мужской. Сонет написан традиционным для этой строфы размером – пятистопным ямбом.

В высшей степени неровно. Наряду со стихотворениями, которые пленительны музыкальной гибкостью своих размеров, богатством своей психологической гаммы, от самых нежных оттенков и до страстной энергии, смелостью и свежестью своего идейного содержания, – вы часто находите у него и такие строфы, которые многословны и неприятно шумливы, даже неблагозвучны, которые далеки от поэзии и обнаруживают прорывы и провалы в рассудочную, риторическую прозу. В его книгах вообще очень много лишнего, слишком большое количество слов; необходимо сделать из них отбор, внушить автору правила эстетической экономии; если бы он не был так расточителен и так гостеприимен по отношению к самому себе, это было бы гораздо лучше и для нас, и для него; сокращенный Бальмонт ярче выказал бы свои высокие достоинства.

Константин Дмитриевич Бальмонт, фото 1880-х гг.

Шаткость и нецелостность его мастерства объясняется, вероятно, тем, что, в глазах поэта, как он сам говорит в стихотворении «Извив»,

Мысли ход живой,
Как очерк тучки кочевой,
Всегда чуть-чуть неверен.
Когда грамматика пьяна
Без нарушенья меры, –
Душа как вихрем взнесена
В те призрачные сферы,
Где в пляске все размеры...

Вот у Бальмонта пьяна не только грамматика, и потому не выдержан строй его капризной лиры: автор пьян словами, охмелел от их звуковой красоты. Он упоенно заслушивается их, он их сплетает в свои любимые «напевности», нанизывает ожерелье красивых или искусственных алитераций, звенит ими, играет – то флейта слышится, то будто фортепьяно... Льются водопады и каскады, буйно и гремуче низвергаются с высоты или переходят в «ручеечек, ручеек» и медленными строками замирают в каком-нибудь тихом внутреннем Амстердаме, в элегическом покое затона, и слышишь тогда, как «незримо порывается струна от неба до земли». Или в тоске степей половецких

Звук зурны звенит, звенит, звенит, звенит,
Звон стеблей, ковыль поет, поет, поет,
Серп времен горит, сквозь сон горит, горит,
Слезный стон растет, растет, растет, растет.

Но так как поэзия – нечто другое, чем бальмонтовские литавры, флейты и скрипки, так как слова – не только звуки, то, нашим писателем нередко пренебрегаемые в своей логической природе, в своем идейном естестве, они и мстят за это, создавая что-то невразумительное и необязательное, какое-то случайное сцепление мыслей. Для Бальмонта как будто не важно, ему все равно, что означает слово, какое понятие облекает оно своею фонетической, своей воздушной одеждой. Поэт воздуха, небрежный к смыслу, он беспечно предоставляет содержанию выявлять себя самому, без его писательской помощи, просто из комбинации звуков, которые дадут же, образуют в своем узоре какую-нибудь тему, – не все ли равно какую? Зачарованный словами, загипнотизированный их певучей властью, он пускает поводья и отдается на волю ветра, с которым недаром так часто и восхищенно сравнивает самого себя. «Вольный ветер», он не задумывается над изречением Баратынского , что «бродячий ветер именно «неволен» и что «закон его летучему дыханью положен».

Беззаконный, больше в музыке, чем в мысли, рассеивая себя в воздушных струях ветра, Бальмонт как раз оттого превращает свои стихотворения в набор слов. И это определение надо принять не только в его дурном, в его отрицательном смысле, но и в положительном. Ибо набранные слова могут случайно прийти в прекрасные и глубокие сочетания – разве, выражаясь языком самого автора, чужды красоте «жемчуга, сорвавшиеся с нитей»? Разве, как набирают литеры, нельзя набирать и слов? В общей соединенности, в республике мира все связано друг с другом, и слова образуют именно нервную систему этого мира; их тонкие сплетения всегда будут иметь какой-нибудь смысл, какой-нибудь намек на смысл; поэтому в присоединении одного слова к другому и не надо соблюдать особенной логической щепетильности – достаточно положиться на свой инстинкт поэта и довериться мудрости самого звука. Вот почему, писатель-наборщик, нанизыватель, Бальмонт каждое свое слово не мог бы оправдать.

Поэты России ХХ век. Константин Бальмонт. Лекция Владимира Смирнова

Ему их не трудно произносить, он не взвешивает их, он за них не берет на себя ответственности. Он любит свои слова, но не уважает их. Есть у него праздность речи, и он нередко терпит неудачу в своем неосторожном обращении со словом и смыслом. Из-за опьяненности звуком становится даже сомнительной искренность исповеди, подлинность изъявлений. Бальмонту не всегда веришь, и, кажется, он этим не огорчен. А если обнаружится в его стихах что-либо непонятное, то он сошлется на то, что «мысли ход живой, как очерк тучки кочевой, всегда чуть-чуть неверен»... И потому течение своих идей он смело подчиняет внушению звуков; если он скажет «водительство», то непременно уже само собою подвернется под его перо «родительство», и если влюбленная обнявшаяся чета – это «две красы», то она же сейчас и – «две осы», и если – «великое», то рядом – «безликое»; даже на потребу и такое созвучие, как «поелику в лике»... Иной раз то, что он делает ради рифмы и напева, предательски опутывает его, но иной раз и помогает ему, способствует смыслу; счастливо и дружно слетаются, сплетаются слова, и в контексте стихотворения столь же красиво, сколько и умно звучит, что «травы – удавы»; или что утомленный, скептический, неуместный шафер, держащий венец над невестой молодою, у плеча новобрачной, «над фатой ее прозрачной», склоняется «мечтою мрачной, неуместной, неудачной»; или что, в «Вороне » Эдгара По , «завес пурпурных трепет издавал как будто лепет, трепет, лепет, наполнявший темным чувством сердце мне», и на бледном бюсте Паллады сидел, сидел «зловещий, Ворон черный, Ворон вещий».

В общем, Бальмонт не подвергает себя никакой самодисциплине. Не Автомедон своей колесницы, он, к сожалению, правду говорит, когда, в «Фейных сказках», сообщает нам, как он пишет стихи:

...........................................
Но я не размышляю над стихом.

Напрасно. Размышлением нельзя создавать стихов, но можно и должно их проверять. Отказавшись от этого, неразмышляющий поэт и обнаружил в себе роковое отсутствие художественной скупости, художественной строгости. Не сдержанный, совсем не классик, он распустил свои слова и часто выбирает и особенно соединяет их между собою – без внутренней необходимости. Его слова и их сочетания заменимы, и пристального взгляда, требовательной критики они порою не выдерживают. И дурно уже то, что их приходится объяснять и защищать, что они не говорят сами за себя. Эта расплывчатость и принципиальная неоправданность многих произведений Бальмонта находится еще в связи и с тем, что он дает пышные обещания, но исполняет меньше, чем сулит. Свой собственный герольд, он как бы предшествует самому себе и очень громко трубит в звучные фанфары своих предисловий и слов, сам характеризует себя, там и здесь возвещает свое художническое credo. Но так оно обще, что становится бессодержательным, и его поэтические формулы, слишком широкие, ни к чему не обязывают. Он вообще любит широкий размах, великолепие, роскошь, или щегольство, так что все это даже утомляет и почти граничит с дурным тоном. Поэт злоупотребляет драгоценными камнями, всяческой яркостью; между тем он мог бы обойтись и без нее – безвкусно Рейнский водопад освещать бенгальскими огнями. Драгоценности, обилие красочных пятен вторгаются у него и в такие картины, которые должны бы чаровать именно своей незатейливостью и простотой:

Прекрасней Египта наш Север.
Колодец. Ведерко звенит.
Качается сладостный клевер.
Горит в высоте хризолит.
А яркий рубин сарафана
Призывнее всех пирамид.
А речка под кровлей тумана...
О, сердце! Как сердце болит!

Разве душе этого стихотворения и сердцу, болящему сердцу поэта подобают, разве им к лицу хризолиты и рубины? Едва ли. Но Бальмонт не может от них отрешиться, потому что он уже так воспитал себя, он приучил свои глаза и уста к богатству окрасок и выражений. Почти всегда он повышает голос и в этом голосе нарочно усиливает дерзновение и отвагу. Ему сладостно произносить «кинжальные слова», бреттерствовать в литературе, посылать вызовы, хотя бы никто его и не трогал; он отчеканивает, командует в стихах, одно слово от другого, одну пару слов от другой отделяет энергичными точками; он шумит, он почти кричит, он волнуется и отрывисто восклицает. Бальмонт не то что лиричен – он нескромен и много толкует о себе. Поэт внешне увеличивающий, почитатель большой буквы, он вдохновляет себя географической и иной экзотикой, и надо считать тяжким грехом с его стороны обычные его провозглашения: «я ненавижу человечество, я от него бегу спеша» (и все-таки поспешность не удержала его от плеоназма...); «я не был никогда такой, как все»; «это – страшное проклятие, это – ужас: быть как все»: он никак не может понять, что в этом сходстве со всеми нет ничего ужасного, он не способен принять простоты, возвыситься до нее, не может подняться до обыкновенного. Фамильярный с солнцем, луной и стихиями, свой среди них и «среди стихийного бесчинства», испытывающий на себе тяготение высоты и красоты, он зато недостаточно глубоко и любовно проникает в обыденность и не освящает ее, как это приличествовало бы поэту. Испанец, идальго, кабальеро, любитель алости и пряности, певец махровых цветов, гвоздики и мака, он не только обладает темпераментом, но, к несчастью, и говорит о нем. На разные лады повторяет он свое знаменитое «хочу быть дерзким, хочу быть смелым», и эти заявления, а не проявления своеволия изобличают в нем отсутствие настоящей смелости и настоящей дерзости. Он больше хочет быть смелым, чем смел действительно. Он прославляет альбатросов, морских и других разбойников – ему самому было бы лестно слыть разбойником русской поэзии, но чувствуется, что он не так страшен, как себя рисует. Атаман теоретический, бандит стихотворений, Бальмонт не имеет спокойной и уверенной силы; он храбрится, грозит, что будет палачом, но скорее он – кроткий и с ужасом думает об опричниках, сокрушается о том, что, «едва в лесу он сделал шаг, – раздавлен муравей»; его тешат фейные сказки и разные птички, и снежинка белая, и лен, и василек во ржи, и голубое, и милая миниатюрность. Правда, все это малое и милое именно тешит его, а не то чтобы он это любил простодушно. Он всему этому точно честь делает. Он от простодушия как-то отучил себя, довольно удачно привил себе всякую необычайность, намеренно ушел из-под того северного неба, под которым пел когда-то более простые и более русские песни. Теперь уже искренни его утверждения, что он любит в мире «скрип всемирных осей»; ему действительно полюбились уроды, горбуны, «кривые кактусы, побеги белены», все пасынки, все падчерицы мачехи-природы, все то, что иррационально и безумно, все, что рождается в диком оргийном чаду, и ужасы, и вампиры, и ломаные линии, и суеверие амулетов, химеры на соборе Парижской Богоматери и химеры живой реальности; неложные хвалы воздает он тиграм, леопардам и таинственному роду кошек. У него – пламенная чувственность, все порывы сладострастия, «жаждущая хоть»; отуманенный эротикой, он видел, как «томились пьяные в тумане анемоны» и «рододендроны, как сонмы юбок фейных, призывно зыблились, горячий рот маня», – и часто для него «рты гранатно приоткрыты». Горячее, огневое вдохновляет его; по его космогонии, «родился мир из гнева», и если он слагает гимны огню, который нравится ему больше всего на свете, то в этом огнепоклонничестве нет лицемерия; и если он хочет быть как солнце, то в самом деле идет ему навстречу всеми трепетами своего существа. Есть у Бальмонта и огонь обличительный, пожар совести, огонь как упрек. В глубоко вдохновенной автобиографии, в поэтической исповеди «Лесного пожара», местами достигающего дантовской жути и пафоса, – как лесной пожар, как «завеса непроницаемо запутанного леса» рисуется именно жизнь сгорающая; и поэт оборачивается на свое прошлое, его мучат терзания совести, «просроченные сроки» – вся эта боль жизненных опозданий, роковая несвоевременность нашего раскаяния, непоправимость душевных ошибок; и по мере того как в чащу леса уносит всадника взмыленный конь – то, что когда-то светило «пламенем воздушно-голубым», теперь «превращается внезапно в черный дым».

О, сказкой ставшая, поблекнувшая быль!
О, крылья бабочки, с которых стерлась пыль!..

Такие лирические откровения, впрочем редкие у Бальмонта и чаще вытесняемые искусственностью красивых самовнушений и самообманов, тоже показывают, что изысканность не является для него прирожденной и что если он долго искал себя в разных далях, то найти себя может только на родине, там, где он увидел, что «есть в русской природе усталая нежность, безмолвная боль затаенной печали». Но и скитания его, внешние и внутренние, в общем строе его духа были если не всегда естественны и необходимы, то все-таки законны, потому что завершающая оседлость должна преодолевать инстинкты скитальчества. Недаром его поэзии так присуща идея извивов и изменчивости. Многоликое, подвижное, текучее; гераклитовское «все течет»; странничество облаков, которые, быть может, только где-нибудь «в окрестностях Одессы», над «пустыней выжженных песков» проходят «скучною толпою», скучающие, слоняющиеся бродяги вселенной, а вообще носятся по миру, неутомимые, неутолимые в своем любопытстве: все это родственно пленяет Бальмонта переливами изменений, и для него не одни «слова – хамелеоны», но и вся жизнь хороша только в радужной пляске солнечных пылинок, в игре разнообразных мгновений, в вечной смене внутренних и внешних эфемер.

Однако его легкости и ветреной подвижности мешает нередко и то, что он их слишком сознает, что он вообще не чужд интеллектуализму и не размышляет только над стихом; как бремя падает на его поэзию элемент философического рассуждения или рассудочности. Ветер Бальмонта в своих эфирных складках прячет какую-то тяжесть. Отсюда – нескладное соединение образности и отвлеченности, все эти бесчисленные слова на «ость» – всякие «пирности, тайности, жемчужности, пятикратности, взрывности, звездности» и даже – «звездомлечности»... Отсюда – пятна прозы: например, частое слово раз в смысле если, коль скоро, или «замкнуться, как в тюрьму, в одну идею», или «оделись формою иною», или «краткое мгновение может дать нам... целый небосклон», или «он уснул между гор величавых, поражающих правильной формой своей». Отсюда, как в стихотворении «Ребенок», проникновенные и сердечные строки, простой вопль отцовской жалобы и недоумения:

Но я не в силах видеть муки
Ребенка с гаснущим лицом,
Глядеть, как он сжимает руки
Пред наступающим концом...
.........................................
Глядеть, как бьется без исхода
В нем безглагольная борьба!
Нет, лучше, если б вся природа
Замкнулась в черные гроба.
................................
Нет, пытки моего ребенка
Я не хочу, я не хочу, –

эти волнующие стихи сменяются многословной и бледной тирадой будто бы небесного, вышнего ответа на человеческую скорбь – и здесь уже огорчает нас вялость скудного домысла, и риторика, и такая проза, как «последнего атома круга еще не хватало»... Бальмонт часто также сушит свои стихи кавычками и из двух слов затейливо сложенными словами, и такими оборотами речи, такими приемами, которые кое-как сводят логические концы с концами, удовлетворяют грамматике, даже рифме – но только не поэзии. Он не чувствует, например, что сказать, тяжко сказать о лилиях: «проникаясь решимостью твердою», – это значит погубить всю поэтичность и всю легкость лилии. Вообще, разве облачко рассуждает, разве соловей поет абстракции, разве Бальмонту пристала книжность?

Итак, у него нет достаточной силы для того, чтобы в любимый звук свой соответственно претворить мысль, – у него звучат не мысли, а слова или, наоборот, слышатся соображения, но тогда не звучат слова. В его поэзии нет целостного и внутренне законченного содержания, высшей органичности. Вторична, производна его изощренность, но и простота его не первоначальна; ни здесь, ни там он не естествен всецело. Лишь иногда рассыпанная храмина его изобильных слов идеально восстановляется, и видно тогда мерцание некоторой истины. Мудро и спокойно выявить скрывающуюся где-то в последних глубинах нераздельность мысли и звука, их космическое единство; так же выявить конечное единство родного и чужого, обыкновенного и изысканного, природы и культуры – этого он не сумел. Но и то, что он умеет, – большая радость для русских читателей. Бальмонт себя переоценивает, но ценностями он действительно обладает. Музыка нашей поэзии в ноты свои любовно занесет его звучное имя. Сокровищница наших сюжетов все-таки примет яркие причуды его настроений, переливы от простого к утонченному, его родину и экзотику, его искусство и даже искусственность. И часто и сладко будут заслушиваться этой певчей птицы. Ибо несомненно, что хотя он себя возбуждает, преувеличивает, извращает и точно вводит в свою душу какие-то наркозы, искусственный рай Бодлера , но и без того живет в нем душа живая, душа талантливая, и, опьяненный словами, восхищенный звуками, он их страстно роняет со своих певучих уст. Он к себе не строг, и тот ветер, которому он уподобляет свою поэзию, бесследно унесет многое и многое из его неудачных песен и незрелых дум; но именно потому, что этот ветер развеет его плевелы, навсегда останется от Бальмонта тем больше красоты.

По материалам статей Ю. И. Айхенвальда.

(Иллюстрация: Сона Адалян )

Константин Дмитриевич Бальмонт считается одним из ярчайших представителей русского символизма, но начинал поэт в романтическом течении, под влиянием авторитетных в его время поэтом Надсона, позднего Тютчева и Фета. Стилевой чертой Бальмонта всегда была непринужденная легкость, воздушность строк, поэт утверждал, что записывает произведения с первого раза и не переделывает их, «вымучивая» более удачные строки. Еще одной особенностью творчества и жизни Бальмонта было его легкое созерцательное мировоззрение, с налетами то меланхолии, то оптимизма, внимание к природе и каждому её вздоху, каждому шевелению.

Блок, считающийся одним из родоначальников символизма и авторитетом в этом направлении, охарактеризовал творчество Бальмонта как «яркое и жизнеутверждающее, как весна». На самом деле, в нем была глубокая гамма оттенков - от огненности, торжества лета до осеннего сиротства и безысходности зимы.

Именно таким, легким и воздушным стихотворением, хорошо иллюстрирующим общую тенденцию творчества поэта, стало стихотворение «Снежинка», опубликованное в 1903 году и вошедшее в сборник «Только любовь».

Главная тема стихотворения

Темой стихотворения «Снежинка» является в широком смысле красота природы, в каждом, даже таком микроскопическом, как снежинка, её проявлении. В философском смысле можно усмотреть в теме стихотворения жизненный путь любого живого существа от расцвета и развития до ухода. Но главной героиней стихотворения автор делает именно снежинку - неодушевленное, в сущности, создание, которое неведомым человеку способом рождается где-то в небесах, получается невероятно красивым и гармоничным, совершает медленное красивое падение и тает.

Снежинки «производит» сама природа, и они - воплощение удивительной симметрии, конечно, если каждую из них внимательно рассмотреть. В большинстве же случаев человек не рассматривает снег, который для него просто осадки, зачастую мешающие комфортной жизни. Потому поэт и одушевляет свою снежинку - наделяет её теми качествами, которые может иметь только человек:

• смелость («такая чистая, такая смелая),
• целеустремленность («легко проносится, на землю просится»),
• способность чувствовать, способность испытывать эмоции, взаимодействовать с окружением («дрожит», «взметается», «утешается», «ветром лелеется»).

Поэт будто делает открытие для каждого, кто прочитает стихотворение: снег - это миллионы снежинок, каждая со своим жизненным циклом, и каждая кристально чиста, как чист новорожденный, как ангел (налицо символистические традиции). Развернутое олицетворение снежинки, выделение её в потоке падающего снега - основной стилистический прием данного стихотворения.

Авторские эмоции - светлая грусть. Все знают, что происходит со снегом, достигающим земли, - он тает, его красоты не замечают. Была ли миссия снежинки выполнена, да и есть ли цель у её существования, если быстротечный ветер несет её, беззащитную, на верную гибель? Этого автор не знает, но смелая чистая снежинка вполне может вдохновить кого-то на поиск красоты вокруг себя.

Структурный анализ стихотворения

Главное художественное средство, с помощью которого создается центральный образ стихотворения, - это развернутое олицетворение. Снежинка наделена человеческими качествами и способностью к чувствам, поэтому все действия, которые она совершает, укладываются в рамки олицетворения.

Композиция стихотворения кольцевая - первые строфы повторяются в финале, и этим во-первых, подчеркивается цикличность, круговорот живого в природе, во-вторых, замалчивается трагический финал жизни снежинки.

Стихотворение состоит из восьми катренов. Размер - ямб с пропуском ударения в последнем слоге (пиррихием), рифма женская, точная. Женская рифма придает особую мягкость звучащим строкам, а музыкальность им сообщает звукопись - обилие сонорных «р», «л», «н».

Палитра автора светла и направлена на создание невинного, кристально чистого образа. Стихотворение неслучайно входит в сборник «Только любовь», ведь природа - это целиком любовь и жизнь, а художник - то зеркало, которое способно поймать и отразить прекрасное явление.