Одной из самых известных и любимых артисток 20 века была легендарная певица Анна Герман. Биография этой женщины довольно сложная и трагичная. Обладая уникальной манерой исполнения и прекрасным голосом - сопрано высокого тембра, она не оставила равнодушными тех, кто хоть раз слышал песни в ее исполнении.

Происхождение

Корни Анны Герман уходят далеко в Голландию, откуда ее предки переехали в Германию, а далее - на Украину, близ Азовского моря. Там прапрадед легендарной певицы основал деревню, которая тогда называлась Нойхоффунг, что в переводе на русский означает "Надежда". Существует это поселение и до сих пор, правда, под другим названием - Ольхино.

Дед Анны Герман Фридрих имел девятерых детей, среди них был и отец будущей звезды - Ойген (Евгений на русский манер) Герман. Но во время раскулачивания Фридрих Герман был арестован сроком на 10 лет без права переписки и умер на каторжных работах недалеко от Архангельска. Такая же судьба ожидала всех детей Фридриха, и один из сыновей - Вилли отважился на побег через Польшу в Германию.

Ойген после скитаний попал сначала в Донбасс, а оттуда сбежал в Узбекистан. В этой стране, а точнее в городе Урнеч, Ойген встретил свою вторую жену (мать Анны Герман) Ирму Мартенс. Женщина была из рода голландских протестантов, которые прибыли в Россию в конце 18 века. У молодых людей было много общего: язык, любовь к музыке и поэзии, что их и сблизило. А 14 февраля 1936 года у них появилась на свет дочь, которая получила имя Герман Анна-Виктория.

Детство

Мать Анны по профессии была учителем немецкого языка, отец - бухгалтер, но сочинял песни и сам их прекрасно исполнял. Проживала молодая семья с матерью Ирмы, которая помогала им в воспитании ребенка. Счастье супругов было недолгим, ведь через восемь месяцев после рождения дочери Евгения Германа обвинили в шпионаже и приговорили к десяти годам заключения. Но уже в 1938-ом расстреляли в столице. В том же году пришлось пережить еще одну утрату - смерть младшего братика Анны Фридриха (Игоря на русский манер) от болезни.

Напуганные и отчаявшиеся женщины решали бежать из Узбекистана. Так они меняли место жительства по всему Советскому Союзу. Сначала попали в столицу Узбекской ССР, далее судьба забросила женщин на север СССР в Новосибирск, оттуда - в Красноярск. А далее пришлось переехать в Казахстан и остановиться в городе Джамбул. Здесь Анна пошла в первый класс и проучилась три года.

В этом городе в 1942 году мать Анны второй раз выходит замуж за польского офицера, имя которого по мистическому совпадению было Герман. Но не прошло и года после их свадьбы, как он погиб в бою под Ленино в Белоруссии. Не веря в гибель своего супруга, Ирма уехала на родину Германа в надежде дождаться его там. Так семья Анны оказывается в Польше. И в 1949 году их небольшое женское семейство переехало жить из Нова-Руде во Вроцлав, где мать Анны устроилась работать по своей профессии в местную академию.

Юность

Девочка продолжает ходить в школу, учится уже на польском языке, причем очень неплохо. Особенно хорошо давалось Анне рисование. Будущая артистка мечтала поступить в школу искусств. Анна училась в общеобразовательной гимназии для работающих детей, так как она помогала матери содержать семью. После выпуска из этого учебного заведения девочка поступает вопреки своей давней мечте на геологический факультет местного университета. В нем она изучала породы грунта, строение земной коры и даже успела побывать в экспедиции. Также девушка выступала в университетском театре под названием "Каламбур" в качестве певицы. Ее дебют случился на четвертом курсе университета, когда выступление Анны увидел руководитель коллектива и предложил ей присоединиться к их театру.

Карьерный взлет

После окончания университета девушка сдала экзамен в польском Министерстве культуры и получила аттестацию и разрешение для певческой деятельности. Это дало возможность ездить по городам Польши с небольшими концертами и такими же гонорарами. Тем не менее Анна медленно, но уверенно набирала популярность среди польской публики. В 1963 году она представляла свою страну на международном песенном фестивале в Сопоте, где ей досталось третье место. Но уже в Ольштыне на всепольском конкурсе эстрадных коллективов девушка завоевала первую награду. Этот год стал очень успешным - певица Анна Герман участвовала во многих конкурсах и фестивалях, где занимала почетные места. Также она смогла поехать в Италию как стипендиатка Министерства культуры и искусства, где усовершенствовала свой вокал.

Триумфом можно назвать участие Герман Анны-Виктории с песней "Танцующие Эвридики" в международном фестивале в Сопоте, который пришелся на 1964 год. Там ей присуждают второе место в категории интернациональных вокалистов и первое место среди польских. Осенью того же года певица впервые посещает Москву. Также в этом году вышел дебютный альбом Анны Герман под названием "Танцующие Эвридики".

Далее следует участие в польских и международных песенных конкурсах, где первые и вторые места получает Анна Герман. Биография певицы украшается выпуском первого диска, песни из которого становятся известными по всей Европе. Благодаря такой удаче певицу заметили итальянские продюсеры и предложили подписать трехлетний контракт со студией грампластинок. Герман с удовольствием согласилась и в 1966 году начала сотрудничать с CDI.

Карьера в Италии

В Польше девушка не могла заработать больших денег, ведь там певицам платили гроши, а у семьи Герман не было даже собственного жилья. У Анны была мечта - подарить маме и бабушке квартиру. Поэтому подписание контракта со студией "Дискографика Италиано" казалось весьма перспективным ходом. Кроме того, девушке очень нравился итальянский язык и музыка. Как выяснилось позже, продюсер только начинал работать в этой области, и у него не было подходящей артистки. Получив Анну в качестве профессионального материала, он начал лепить из нее звезду по всем правилам западного шоу-бизнеса. А это включало не только выступления на сцене, но еще и фотосессии для журналов, многочисленные интервью и участия в телепередачах. Будучи скромной и честной женщиной, Анне было непросто вписаться в жизнь такого качества. По этой же причине артистка отклонила предложение из США о сотрудничестве, одним из условий которого был фиктивный брак с американцем во избежание бумажной волокиты при получении разрешения на жительство и деятельность.

Ритм жизни в Италии был сумасшедший. Продюсер по максимуму задействовал свою подопечную во всевозможных концертах и фестивалях. Стоить сказать, что не безрезультатно - Неаполь подарил им приз зрительских симпатий. А в Сан-Ремо певица Анна Герман стала первой иностранкой, которую допустили к внутреннему итальянскому конкурсу.

Автокатастрофа

Карьера стремится ввысь, еще немного, и на небосклоне европейской эстрады засияет звезда Анна Герман. Судьба решила иначе - ночью 26 августа 1967 года певица попадает в жуткую автокатастрофу недалеко от Милана. Водитель спортивной машины был уставшим и уснул за рулем. Авто на высокой скорости врезалось в ограждение из бетона. Столкновение было огромной силы - певица вылетела через лобовое стекло на несколько метров, упав на камни. Скорая приехала только утром, и то оказала помощь лишь водителю. За Анной вернулись всего спустя несколько часов (когда выяснилось, что в машине был еще и пассажир) и застали ее уже в состоянии комы.

В этом положении артистка пролежала около двух недель, а очнувшись, испытала невероятную боль - у нее было сотрясение мозга, два перелома позвоночника, сломаны обе ноги и левая рука, почти все тело находилось в гипсе. Врачи давали неутешительные прогнозы, о певческой карьере советовали забыть, да и в полное выздоровление мало верилось. Последовал длительный курс интенсивной реабилитации, во время которого открываются еще два таланта артистки. Анна сочиняет песни и диктует книгу под названием "Вернись в Соренто".

Возвращение на сцену

Вопреки предсказаниям Анна смогла восстановиться и через пару лет уже прошлась по квартире, хоть и с огромным трудом. В этот период певица работает еще и над новой пластинкой под названием "Человеческая судьба", в которую входят песни ее собственного сочинения. В ночь накануне Рождества 1969 года артистка появляется на телевидении, а в следующем году дает сольный концерт во Дворце науки и культуры, где ее встречали долгими, бурными овациями.

Первый выход на сцену после аварии был триумфальным. На телевидении, радио, в газетах - всюду упоминалась Анна Герман. Биография звезды за короткий срок наполнилась профессиональными предложениями, а также всевозможными наградами. В 1970 году певица получает приз за песню "Может быть" от председателя муниципального совета в городе Ополе, далее следует награда за песню "Четыре карты" в 1971 году.

СССР в карьере Анны Герман

Весной 1972 года артистка приезжает в Москву, где записывает русскоязычную песню "Надежда", которая становится хитом на многие годы. После выхода этой композиции артистке начали предлагать сотрудничество многие советские песенные авторы, среди которых были: Владимир Шаинский, Арно Бабаждаян, Ян Френкель и многие другие.

Было два периода гастролирования Анны Герман по СССР: 1974-1975 гг., а также 1979-1980 годы, за время которых создано несколько русскоязычных шлягеров, известных и любимых по сей день. Песни в исполнении Анны Герман на русском языке: "Надежда", "Весна", "Когда цвели сады", "Гори, гори, моя звезда", "Далёк тот день", "А он мне нравится", "Эхо любви", "Белая черёмуха", "Всё, что было", "Колыбельная". Певицу по всей территории СССР встречали бурными аплодисментами, просьбами спеть на бис, гримерки были завалены букетами цветов, а залы - полны влюбленных зрителей. Билеты на концерт в Кремле были раскуплены за пару недель до его начала.

Личная жизнь

Шестидесятые годы были для Анны Герман самыми успешными. Несмотря на активную профессиональную деятельность, девушке посчастливилось встретить любовь всей своей жизни в лице польского инженера Збигнева Тухольского. Это случилось в 1960 году на Вроцлавском пляже, куда 29-летний мужчина пришел поплавать после трудового дня. Он сразу приметил Анну - она выделялась из общей массы народа благодаря своему высокому росту в 180 сантиметров. Девушка была выше даже многих мужчин. Кроме этого, она была стройной блондинкой и явно не глупая, так как читала книгу по геологии. Збигнев попросил Анну присмотреть за вещами, пока он будет купаться.

Молодые люди разговорились, и выяснилось, что разница в возрасте между ними была в шесть лет, да и проживали молодые люди в разных городах. Но Збигнев попросил известить его о концерте, который будет проходить поблизости от Варшавы. Вскоре Анна выступала в городке, отдаленном от столицы Польши на 300 километров, и сообщила об этом Збигневу, не надеясь на встречу. Но расстояние не остановило молодого человека, и он приехал на концерт Анны, тогда еще солистки театра "Каламбур". Эта вторая встреча в их жизни и была стартом отношений.

Пара жила в гражданском браке, Анна все не решалась ответить на предложение Збигнева о замужестве. А когда женщина оказалась в больничной палате после ужасной аварии в Италии, муж всячески поддерживал и ухаживал за своей возлюбленной и опять предложил узаконить отношения. Анна Герман пообещала, что выйдет за него замуж после выздоровления. И вот в 1970 году пара поженилась. Это событие отпраздновали скромно, в кругу семьи и без особой огласки.

Супруги прожили вместе уже четырнадцать лет и хотели ребенка, но врачи не рекомендовали Анне рожать. Травмы, полученные при аварии, сказывались на здоровье певицы - у нее развился тромбофлебит, не совместимый с легким протеканием беременности и родов. Но и тут Анна Герман проявила упорство и силу характера. Вопреки запретам и неподходящему возрасту для родов (40 лет) женщина решает, что сможет выносить и родить ребенка. Беременность проходила сложно, но родила Анна быстро, и 27 ноября 1975 года на свет появился мальчик Збигнев-младший. Родители его часто называли Збышек, что в переводе с польского означает "воробушек". Сын Анны Герман унаследовал от родителей высокий рост (220 сантиметров) и скромность. Он теперь является ученым и работает в польской академии наук.

С рождением ребенка певица ушла в декрет на два года, супруги воспитывали мальчика вместе и были очень счастливы.

В 1978 году удалось купить большой дом, о котором так мечтала Анна Герман. Семья в полном составе переехала туда. Казалось, что на этом все испытания закончились, и люди будут продолжать жить счастливо.

Анна Герман: причина смерти

После двухгодичного перерыва Анна возобновляет песенную деятельность уже с новыми силами и возможностями. Женщину продолжали мучить больные ноги, но она списывала это на проявление тромбофлебита. Анне ставилось все больнее передвигаться, а в 1979 году на концерте в Алма-Ате ей стало совсем плохо. Но певица не считает это поводом для прерывания гастролей и продолжает выступать. Далее были концерты в Москве и по городам Польши, на которых женщина чувствовала себя плохо. Позже она решается пройти обследование, и врачи ставят страшный диагноз - рак костей. Но Анне предстоит рабочая поездка в Австралию, запланированная на осень 1980-го, на которую певица отваживается, несмотря на адские боли. Тур все-таки пришлось прервать и вернуться в Варшаву из-за стремительного ухудшения состояния певицы.

Анна поначалу врачевалась дома, не доверяя современной медицине, ударилась в народные методы лечения и начала интенсивно читать Библию. Также она решила покреститься и обвенчаться с мужем. Ее левая нога стала в три раза больше правой, к тому же женщина постоянно испытывала мучительные боли. Она решилась лечь в больницу. Сын Анны Герман, мать и муж были частыми посетителями. Женщина перенесла несколько сложных операций. Все это время муж Анны Герман поддерживал и ухаживал за своей супругой.

Весной 1982 года певица уже не могла вставать с постели. Она умерла ровно через пятнадцать лет после аварии в Италии - в ночь на 26 августа 1982 года. Похороны Анны Герман состоялись 30 августа на евангелистско-реформаторском кладбище Варшавы.

Несмотря на длительное проживание и сотрудничество с СССР, певица все равно для всех осталась иностранкой. Польской артисткой называла себя и сама Анна Герман. Романсы в большом количестве из ее репертуара исполнены на русском и вошли в золотой культурный фонд нашей страны. Анна относилась к искренним сторонникам предельно тесных культурных отношений между Польшей и Советским Союзом.

Анна Герман, биография которой наполнена трагическими событиями, еще с детства смогла сберечь и развить в себе доброту и любовь к миру, людям и жизни. Обладая уникальной манерой исполнения, драматизмом и душевностью, певица производила неизгладимое впечатление на жителей СССР и всех остальных государств, где ей довелось выступать. Вместе с этой артисткой ушла целая эпоха откровенного трогательного исполнения, которое и сегодня дарит людям надежду, силу и вдохновение.

ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ СУДЬБА

Воспоминания Ирмы Мартенс, матери певицы

Далек тот день, когда мы повстречались,

Года, как птицы, в дальний край умчались.

Но с той поры, но с той весны

Друг другу мы всегда верны.

Пускай у глаз морщинки набежали,

Прошедших лет минувшие печали.

Но с той поры, но с той весны,

Друг другу мы всегда верны.

Александр Жигарев. «Далек тот день»

Спустя несколько десятков лет, которые минули со времени моего выезда из Советского Союза, я возвращаюсь в воспоминаниях к минутам, там проведенным. Я пишу о моих предках - голландских эмигрантах, которые, руководствуясь великой надеждой, переселялись в Россию - прекрасную и огромную страну. Пишу о счастливом детстве, годах учения, работы, о времени великого беспокойства и странствий, вызванных бегством и розысками.

И когда я думаю о России, я думаю о песне:

Широка страна моя родная,

Много в ней лесов, полей и рек;

Я другой такой страны не знаю,

Где так вольно дышит человек!

У меня перед глазами - в то время Великая Сибирь - край, который сердечно всех принимал.

За тех, кто попадал туда, власть была спокойна. Мало кто оттуда возвращался.

Когда мне было шесть или семь лет, мать рассказала мне о нашем происхождении. Тогда я и узнала, что родиной моих предков была Фризия - местность на севере Голландии, откуда мой предок по материнской линии эмигрировал в Россию около 1850 года.

Предок этот, меннонит, мой прапрадед граф Йохан Фризен, покинул Голландию вместе с тремя сыновьями. Четвертый сын остался во Фризии, чтобы управлять хозяйством и заботиться о банковском счете. Увы, все имение он проиграл в казино. Прапрадед, узнав об этом, сказал: «Теперь обратного пути нет и нет графского титула!» На счастье, он привез в Россию тринадцать возов наиблагороднейших семян, саженцев, а также немало движимого имущества и людей, которые работали у него в имении. Там, где он поселился, он вскоре распространил высокоразвитую голландскую культуру земледелия.

Предки по отцовской линии тоже были переселенцами из Голландии, но о них сохранилось меньше сведений.

Благодаря рассказам матери я поняла, почему в доме говорили не по-русски, а по-голландски.

Семья наша жила в колонии Великокняжеское, основанной голландскими переселенцами в 1863 году. Было это в прекрасном кубанском краю, недалеко от Невинномысска. Кубанская область граничила на севере со Ставропольской губернией, на юге достигала Кавказа, а на западе ограничивалась побережьем Азовского моря.

Я родилась 15 ноября 1909 года в Великокняжеском. В 1911 году на свет появился мой брат Вильмар, а в 1920-м - сестра Герта. Были у меня еще старшие родственники со стороны отца: Катарина, Давид, Генрих и Ханс. Вместе с родными было нас девятеро. Мой отец - Давид Петрович Мартенс родился в 1863 году, а мать - Анна Мартенс, урожденная Фризен, - 18 января 1886 года в Великокняжеском.

В мое детство и отрочество еще были живы дед и бабка со стороны матери, которые незадолго до революции вступили в общину адвентистов.

Бабка Катарина Ивановна (1859-1922), в девичестве и по мужу Фризен, - суровая, степенная и бережливая, была родней немецким Сименсам.

Дед - Абрам Яковлевич Фризен (1857-1929) одно время владел гостиницей на Украине, строил элеваторы прирасположенной недалеко от Великокняжеского железнодорожной станции Богословская. Еще он собственноручно делал очень красивую мебель. Помню его фотографию - во фраке и шелковом жилете с золотыми пуговицами и с цилиндром на голове. Мама рассказывала, что, управляя гостиницей, он укрывал в ее подвалах евреев во время погромов.

Вокруг колонии раскинулась до самого горизонта степь. В больших садах возле домов с весны до осени росло множество сортов цветов, запах которых перемешивался с запахом степных трав. В ясные дни на заре сверкали нежные, безупречно белые, как бы висящие над горизонтом, далекие вершины Кавказа. Зимой тридцатиградусный мороз сковывал степь и жилища, а укрывающий все снег придавал окрестностям сказочный облик.

Да. Прекрасно было в Великокняжеском.

Мы жили в небольшом каменном доме, скромном, стоящем на Почтовой улице. Были в доме три комнаты и кухня, в покои эти входили через пристроенную переднюю. В самой большой комнате висела прекрасная керосиновая лампа на тридцать свечей с абажуром. С другой стороны дома располагались, по старинному голландскому обычаю, конюшни и хлев. Туда входили прямо с кухни. Напротив дома был выстроен каретный сарай, вмещавшийразные средства передвижения тех времен: карету, линейку, двуколку, бричку и фаэтон - отец служил волостным курьером. Еще у нас было небольшое хозяйство. Родные арендовали, кроме этого, десять десятин земли, платя по пять рублей за одну десятину в год, чтобы был корм для коней и основные продукты - мука и масло. В саду росли абрикосы, вишни, сливы, несколько персиковых деревьев. Все владение было окружено, как изгородью, шелковицами, а перед домом, где был цветник с розами, стояли три ясеня, очень высокие, которые казались бодрствующими над жильцами дома верными стражами.

Недалеко от нашего дома, на пригорке, был построен большой дом из красного кирпича - Народный дом, в котором проходили игры, встречи, театральные представления, также и школьные. Я выступала там неоднократно. В спектакле о французской революции я, одетая в розовое платье и черную шляпку, играла даму.

Еще в Народном доме показывали фильмы. Часто вместе со школьными подругами мы смотрели сквозь стекло в зал, завороженные действием, плывущим на экране. Во время революции в доме том разместился полевой госпиталь. Поблизости стояла евангелическая церковь, к которой вела аллея. Очень мне нравилась эта церковь -белая, простая, с высокими ступенями. Среди знатных последователей веры евангельской выделялось богатое семейство Эвертов. Одна из их дочерей, очень красивая, была женой пастора.

Колония Великокняжеское, основанная голландскими переселенцами, а может быть, их потомками, рожденными уже в России, становилась местом, где охотно селились люди других народов - немцы, поляки, русские. Скорей всего, привлекали их к этому лад, порядок, достаток и хорошая организация жизни работящих людей. Знаю, что так было и в других голландских колониях. Я помню фамилии и семьи некоторых поляков, живших в Великокняжеском. Напротив нашего владения держал маленький магазин пан Гюнтер. Немного дальше, тоже на улице Почтовой были дома двух братьев Жаков - Рудольфа и Хенрика. Помню еще семью Дылеских и главу семейства, вправлявшего кости, если кто-то вывихнул руку, ногу, или повредил позвоночник. Мы, потомки голландцев, выговаривали эту фамилию как «Деляшце». Жило в великокняжеском еще семейство Кочмарков, а в недальнем Невинномысске принимал пациентов доктор Венцковский - «Frauenarat», пользовавшийся огромным уважением. Мужем моей тетки был поляк Радовский, а у мамы был двоюродный брат - лекарь Петр Завадский. Он тоже пользовался большим признанием, и когда приезжал к нам, с визитом, это было событием. В Великокняжеском и окрестностях жили, вместе с католиками и православными, адвентисты и католики - прихожане костела, бывшего в двенадцати километрах в станице Рождественской. Все эти люди жили согласно, независимо от национальности и вероисповедания относясь с уважением и пониманием друг к другу. С течением лет изменялся и стирался первоначальный голландский характер колонии.

Последствия революции 1917 года не раз охватывали тихое Великокняжеское. Зловеще дали о себе знать они в 1919 году, когда Советская власть арестовала двоих моих братьев - Давида и Генриха. Их обвиняли в том, что они, работая в волостной управе, выдали человеку, которого разыскивали революционные власти, пропуск для проезда в ближайший поселок Невинномысский. Постановление о смертной казни для братьев указывало, что они помогли известному человеку, может быть, генералу или дворянину, который скрывался. Случайные встречи с такими людьми, бродящими в изношенной одежде, заросшими, неопрятными, с нарочито грязными, как бы натруженными ладонями, не были в то время редкостью.

Помню день, когда я с родными ехала на суд над братьями в лежащую километрах в двадцати станицу Казминка. И сейчас еще неясно вижу лица родных людей, не знающих, чем закончится разбирательство. Только благодаря предусмотрительности, смелым и решительным действиям отца, знавшего местные власти, братья избежали расстрела.

В апреле 1922 года умер от тифа отец. Вместе с его уходом мы утратили основы нашего существования - маленькое домашнее хозяйство не могло обеспечить средств для жизни семьи. Немного раньше смерти отца дом покинули двое старших братьев и старшая сестра.

Все больше работала мама. Я поехала в Армавир в надежде получить работу в тамошней аптеке. Аптекарь посмотрел на наивную девушку, развел руками и сказал, что не может дать мне даже должность помощницы. Вернулась домой.

И так начался этап моей жизни, наполненный наукой, трудом и заботой о выдержке и терпении.

В 1928 году я окончила пятилетнюю гимназию - Александродарскую школу второй ступени колонии Великокняжеское. 15 июня я получила аттестат зрелости, в котором значилось, что во время учения «обнаружила особую любовь к литературе». Наверное, это была заслуга учительницы русского языка - Ольги Диевны Мазаевой, которая организовала также и наш школьный театрик. А муж ее, Фрезе, был учителем физики. Хотя я уже давно не лелеяла мечту стать доктором, решила найти работу, чтобы помогать семье - учиться не могла по той же, материальной причине. Окончание гимназии давало мне возможность поступить на учительскую должность, поэтому я решилась ехать в Западную Сибирь, где всегда было много работы. В тот же самый год в Сибирь уехали мои подруги Ольга Феттер, Анна Конрад и друг Генрих Фишер. Покидая родной дом, добавляла себе храбрости, призывая образ отца, часто повторявшего по-голландски: «Sie jeracht on fercht die fer seenem» («Поступай справедливо и ничего не бойся».) Мать и сестра простились со мной на железнодорожной станции «Невинномысск», откуда я поехала в Славгород - далеко за Омск. Оттуда - еще километров сорок до меннонитской деревни Редкая Дубрава. Деревенька была небольшая, окруженная полями и березовыми рощами. Все дома ее выстроились вдоль однойдороги-улицы: жилые дома, школа, костел, небольшой магазин и деревенское управление - дом, в котором заседал секретарь Кляссен. Я поселилась в одном из самых больших домов в нанятой небольшой комнате с отдельным входом. Одна из стен комнаты была целиком стеной печи, топка которой находилась в помещении хозяев. Зимой в этой комнате всегда было очень тепло.

Школа была трехклассной и располагалась в одном доме. Как удавалось учить одновременно двадцать восемь детей? На первой скамье сидели ученики первого класса, дальше - второго и третьего. Уроки проходили, насколько я могу судить, с хорошим результатом. Это доставляло мне много радости. Плата за мою работу была 38 рублей в месяц, из которых я высылала маме 15, ак Рождеству - 25 рублей. Посылала еще посылки с бельем и одеждой, игрушки и сладости для сестры. Мама потом часто вспоминала, как ценна была эта помощь.

Был 1929 год. Занятия в школе кончились, и я поехала на каникулы в Великокняжеское. А там в это время появился представитель создаваемого в Одессе Педагогического института, который подбирал кандидатов на четырехлетний курс. Посоветовавшись с мамой, я решила сдавать экзамен. И была принята.

Я училась на литературном факультете, который готовил учителей для немецких школ. В студенческие годы явственно чувствовалось проникновение сталинской системы во все области жизни. В то время был лозунг: «Пятилетку - в четыре года!» Об этом я должна была подготовить статью в стенную газету. По невнимательности я совершила фатальную ошибку, написав: «Четырехлетний план - за пять лет!» Легко вообразить себе, какая была реакция. Только благодаря доброжелательности преподавателей я осталась студенткой. Однако меня требовалось наказать. И от этого защитил меня наш самоотверженный декан Качоровский. Взволнованный этой историей, он сказал представителям властей несколько слов: «А вы бы хотели, чтобы она ползала перед вами на коленях?»

Родители Анны Герман - Ирма и Ойген

30 июня окончилось мое учение, и я получила диплом. Получила работу учителя немецкого языка и литературы в средней немецкой школе в селении Чебриково -около ста километров на северо-западе от Одессы. Это была типичная немецкая деревня, в центре ее стояла лютеранская церковь. Мне очень там нравилось. В Чебриково царили порядок и спокойствие.

В ту пору мама, не в силах больше управляться с домашним хозяйством, вместе с младшей дочерью Гертой оставила Великокняжеское и приехала ко мне.

Настал 1934 год. Из Чебрикова мы перебрались за тысячи километров - в лежащую у восточных рубежей Узбекистана Фергану, где служил в армии брат Вильмар. Я получила работу в школе рабочего поселка, расположенного неподалеку от местности Чимион, где были нефтяные промыслы. Судьба распорядилась так, что на этих нефтяных промыслах работал мой будущий муж Евгений Герман. Он был родом из Лодзи, где родился 25 марта 1909 года в семье евангелического пастора. Высокий, ладный, с серо-голубыми глазами и вьющимися темными волосами. Когда-то он был дирижером хора. Отлично говорил по-немецки, по-голландски и по-русски. Он читал множество книг, знал на память неимоверное количество стихов, пел, играл на гитаре и скрипке. Он рассказал мне, что бежал из Донбасса, где был занесен в «черный список»...

Наше счастье и желанный покой не продлились долго. «О вашем муже спрашивали!» - сообщила мне телефонистка. - Не слышали? В Ленинграде убили Кирова!» «Что общего имеет мой муж с этим убийством?» - подумала я. Но все стало так пронзительно и ясно - любой гражданин этой страны мог быть обвинен. Такое было время. Мы решили как можно быстрей уехать подальше, где нас не знают и не найдут. Подались в Ургенч, расположенный в северо-западной части Узбекистана, забрав и мать с сестрой. В Ургенче после армии жил мой брат Вильмар - он работал зоотехником. Сначала грузовиком мы доехали до Чарджоу, где пересели на колесный пароход. Я называла его «ковчегом». Пароход этот плыл, приводимый в движение громадным деревянным колесом. Когда он садился на мель, мужчины закатывали рукава и большими рычагами сталкивали его. На ночь ковчег причаливал к берегу. Трудности путешествия я переносила, будучи беременной. Мы добрались до Ургенча, в котором надеялись обрести покой и безопасность. Нелегко было нанять жилье -комнату в глинобитном домике с окном в потолке. Комната была очень неудобной. Мы быстро отыскали работу: я - в школе, учительницы немецкого, муж - в городской пекарне - бухгалтера. Узбеки очень уважали и ценили труд Евгения.

В день 14 февраля 1936 года родилась наша доченька. Мы дали ей имена Анна-Виктория. Радость наша не знала границ, Анечка была здоровым и красивым ребенком. Я повязала ее головку белым платочком, «выглядит, как маленькая колхозница», - писала в то время матери из больницы. Через несколько дней приехал Евгений. Шел дождь. Двухколесной «каретой» перевез нас на новую - лучшую -квартиру. Она тоже была глинобитной, но большой и с нормальными окнами - в стене. Была она на холме, вблизи пекарни. После короткого отпуска я должна была вернуться к работе. Мама приносила Анечку в школу, чтобы я могла ее покормить. Мои ученики кричали в этот момент: «Ала, Ала, оуе кельды! Сенеке кизимка чорайлек!» (Госпожа, госпожа! Бабушка пришла! Твоя девочка очень красивая!) Они радовались, видя мою девочку - светловолосую и беленькую.

Следующие полтора года текли достаточно спокойно. Я, проработав три года, получила звание учителя средней школы. Наступило жаркое лето 1937 года. Анечка заболела. Она буквально таяла на глазах. Мы всей семьей выехали в Ташкент к доктору. Диагноз: паратиф. Я решила остаться с дочкой, матерью и сестрой в Ташкенте. Мы наняли жилье в старой части города, у узбека. Когда хозяин увидел Анечку, он сказал: «Это паратиф. Я сейчас принесу лекарство».

Он дал мне плод граната, шкурку которого, по его рецепту, нужно было залить тремя стаканами воды и варить, пока не останется один стакан. Вот этот отвар мы давали Ане пить. Очень скоро дочка начала возвращаться к жизни. Хвала Богу! Муж и брат тем временем уехали в Ургенч, чтобы, устроив неотложные дела, вернуться к нам. Мы все решили осесть в Ташкенте - город этот, как и сейчас, был ухоженным, там был прекрасный и большой парк Пушкина, в котором, как в Лондонском Гайд-парке, стояли трибуны. Узбеки, одетые в яркие шелковые халаты, искусно вышитые тюбетейки, пели с них любовные песни: «Ой оподзон тента керень сыз джуда чорайлек!» (Дорогая госпожа, посмотри на меня, ты очень хороша!) Возле губ они держали фарфоровую тарелку, и обращали ее в разные стороны, а отраженный от нее голос звучал необыкновенно - вибрировал и достигал слушателей с разных сторон, а временами смолкал вовсе.

Уже в августе 1937 года я начала работать учителем немецкого языка в средней школе им. Чапаева. Мама заботилась об Ане. Мы с нетерпением ждали приезда Евгения и Вильмара. Увы - 25 сентября 1937 года муж и брат на волне общих репрессий были арестованы. Многие дни и месяцы я жила надеждой, что отыщу их, в какой бы тюрьме они ни были. Я ждала в ту пору второго ребенка и очень хотела услышать добрую весть о Евгении. Но прокурор объявил самое жестокое: «Ваш муж сослан на десять лет без права переписки с родными». «За что?» Ответа я не получила. Мне не позволили даже ни одного свидания. О брате тоже не получила никаких сведений. Настал день 28 февраля 1938 года. Опоздавшая карета «Скорой помощи» везла меня в больницу. Пришлось ей остановиться, ибо уже начались роды. Тамя и родила здорового и большого сына. Назвали его Фридрих - в честь свекра. Потом я шутила, что, когда сын пойдет в армию, то напишет в биографии: «Родился в Ташкенте на улице». Биография в СССР всегда должна была быть очень подробной.

Анечка Герман в младенчестве

И вот мне сказали, что в Москве есть контора, где можно узнать обо всех арестованных со всего СССР. «Это, должно быть, огромный дом, куда вмещается картотека миллионов арестованных, сосланных и убитых». Решила туда ехать. Малюток оставила под опекой мамы и сестры. В Москве, конечно, я ничего не узнала, хотя часами стояла в толпе женщин со всей России в очереди за информацией.

Вы откуда?

Из Ташкента.

Тами ищите, - ответили мне из окошка.

Возвращалась поездом в полном смятении. Проводницы, угощая меня чаем и хлебом, спросили, зачем я ездила в Москву.

Ты не плачь. Ты молодая, а Москва слезам не верит. Молись и проси Бога о помощи. Приезжай к нам в Сталинск. Вокруг тайга и недалеко лагерь на восемнадцать тысяч заключенных. Может, и твои там? Пойдешь и узнаешь.

Дома мы приняли решение - всей семьей ехать из Ташкента в Сталинск, расположенный в Восточной Сибири где-то между Обью и Енисеем. К сожалению, Фридрих начал в это время болеть, скорее всего, из-за жаркого климата. Полная сомнений, я в августе 1939 года оставила работу. Дирекция на прощание объявила мне благодарность и подарила дамскую сумочку.

Уникальное фото, сделанное в школе Ургенча в 1936 году. Во втором ряду сверху -родители Анны Герман: Ирма и Ойген

Итак, мы двинулись в Сибирь. По мере удаления от жарких районов Узбекистана и Казахстана сынок чувствовал себя все лучше, а около Новосибирска начал улыбаться. Анечка тоже была здорова. Мы добрались до городка Осинники в Новосибирской области, недалеко от Сталинска, где меня приняли на работу в среднюю школу № 30. Теперь нужно было как можно скорее начать искать Женю и Вильмара, пользуясь коротким летом. Я собрала посылку. Специальной железнодорожной веткой через тайгу добралась до конечной станции в районе лагеря, откуда могла дойти до лагерной администрации. В поисках канцелярии я наткнулась на человека, как оказалось, бывшего заключенного.

Я уже отсидел свое, вызвал жену из Крыма и работаю здесь. Я вам помогу увидеть списки сосланных.

В большом волнении я ждала хоть какой-то весточки от него, и вот узнала, что Вильмар - в восьмой колонии, а Евгения в лагере нет.

А в канцелярии коротко и официально, даже не взглянув на меня, ответили:

Если ваши в лагере, посылку передадим, а свидания не получите! Все!

Я боялась и рот раскрыть. Выйдя из канцелярии, я встретила того самого человека. Он предложил мне рискованную возможность перевести брата в ближнее поселение. Разумеется, за большие деньги. Намекнул и на нелегальное свидание - тоже за деньги. Пройти на территорию я могла под видом санитарки. Благодарю Бога, что этого не случилось - яне смогла бы хорошо сыграть эту роль, и, может быть, обрекла бы и себя на ссылку.

Когда настала зима, в лагерь двинулась мать - в надежде на свидание с сыном. В канцелярии услышала от начальника: «Мать, возвращайся обратно. Свидания с сыном не получишь, а посылку передадим».

Справка Туркестанского военного округа от 26 июля 1960 года о посмертной реабилитации Германа Евгения Фридриховича.

Из архива Збигнева Тухольского

Наступил 1940 год. Мы праздновали его начало в школе. И это был счастливый день. В большом зале Аня и Фридрих зачарованно смотрели на огромную украшенную и зажженную елку и слушали пение детей. В одну из этих минут Аня обняла братика и поцеловала его. Господи, Боже! Мои сироты!

Весной мы решили, что мама с Фридрихом и Аней вернутся в Ташкент. Там было много фруктов и овощей. Лучше был и климат, кроме лета, когда не шли дожди, и надо было беречь детей от зноя. Я с сестрой оставалась в Осинниках до конца учебного года. Утешала только мысль, что Вильмар получил наши посылки и понял, что мы отыскали его. Позднее он писал сестре об этом - когда смог отослать несколько писем. В Ташкенте дети заболели скарлатиной и попали в больницу. Неожиданно я получила телеграмму: «Срочно приезжай, дети больны». Я тут же выехала к матери, оставив в Осинниках сестру - вто время ученицу. Добралась я до Ташкента за пять дней, но опоздала. Когда вошла домой, увидела только Анечку. Мать с плачем воскликнула: «Сыночек не живой!». Крик и плач. Я не могла вымолвить и слова. Анечка, бледная после болезни, прижалась ко мне. Фридрих умер в больнице в мае 1940 года в день, когда его должны были выписать из больницы вместе с Аней. Мама как раз принесла одежду, и, когда вошла в палату, Фридрих был уже мертв. Похоронить его она должна была немедля. Наняла узбека, который на ослике, запряженном в возок, отвез гроб на кладбище.

Пани Ирма с Анечкой

В Осинники я больше не вернулась. Нашла работу в школе, в которой работала до отъезда в Сибирь. Неожиданно вечерний Педагогический институт пригласил меня провести занятия по лексике, фонетике и грамматике немецкого языка. Я не хотела браться за эту работу - боялась обратить на себя внимание. «Может быть, они знают, что я искала в лагерях близких, и хотят, чтобы я была перед глазами?» Но, по совету матери, я все-таки с сентября 1940 года начала работать в институте, ректором которого был Доос. Через некоторое время меня пригласили преподавать немецкий в Ташкентский университет. Я начала готовиться в аспирантуру и учить английский. Мы спокойно себя чувствовали в нанятой у доброжелательных улыбчивых узбеков квартире. Вокруг господствовал порядок, и все было, или казалось, длинным - дом, двор, вся усадьба. Хождение улицей, по обеим сторонам которой тянулись дувалы, было похоже на путешествие по ущелью. Однажды я возвращалась домой узкими улочками, полная тревожных предчувствий. Впереди медленно ехала машина - яне могла ее обойти. Рядом шел мужчина в кожаном плаще. Все двигалось в сторону, где жили мы. Я была взволнована. Однако наш дом миновали. Да. С тех пор, как не было вестей о Евгении, я жила в постоянном страхе. Мама придавала мне силы, а огромной радостью была маленькая спокойная Аня. Когда ей минул пятый годик, мы с ней пошли в магазин с игрушками. Доченька от радости целовала мне руки и выбрала только одну игрушку. В этом мнимом спокойствии я, благодаря студенту Владиславу Краузе, была предупреждена о грозящем аресте. «А несчастье не спит - всегда меня найдет». Появились опасения: «Что будет с Аней, мамой и сестрой?» Обычно детей в таких ситуациях отбирали у матерей и отдавали в детский дом, меняя им даже имена и фамилии. Но вместо этого в январскую ночь 1942 года меня разбудил стук в дверь.

Мне предъявили постановление об аннулировании нашей прописки и выселении. В этот момент Аня с мамой были в Фергане - из-за того, что не было билетов на поезд, они не могли ко мне тотчас вернуться.

Нельзя, нельзя! - крикнула проводница, когда мама с Аней хотели войти в пустой вагон. Поезд тронулся, а они остались стоять на перроне. «Я поняла, что нас выселяют», - говорила потом мама. Сидевшие в пустом вагоне проводницы открыли двери.

Мы покинули Ташкент вместе с группой жителей. Товарными вагонами нас вывезли за Бухару, в район Рометан. Поселились мы в землянке с чужими людьми. Не было работы и не было еды. Маме удалось продать немного белья за стакан крупы. Когда нашлась работа в школе, в пятнадцати километрах, оказалось, что ученики, как и их родители, не знают русского. Я не знала узбекского. Опять без работы. Вдобавок заболела Аня. Я сидела возле нее и читала сказки.

Мамочка, читай, только читай, - просила Аня. Думаю, так она забывала о голоде. В Рометане чуть не погибла моя сестра, когда отказалась сотрудничать с НКВД.

Энкавэдэшный чин хотел ее тут же застрелить - у свалки во внутреннем дворе. Сестра, парализованная страхом, медленно выходила из помещения, но в последний момент выскочила на улицу. Она немедленно решила выехать из Рометана. Добралась до Бухары, где тамошний офицер, узбек, позволил поселиться в Ургенче, где она нашла работу на аэродроме. Сестре удалось узнать, что стало с Евгением и Вильмаром. Жене достался тяжкий жребий: в 1938 году он был расстрелян и похоронен в общей могиле. «Десять лет без права переписки» - был в то время смертный приговор, о чем мы узнали через несколько десятков лет. Вильмара допрашивали непрерывно 82 часа, добиваясь безуспешно, чтобы он подписал признание в том, что он шпион. Сосланный в Сибирь, он, после получения от нас посылок, был переведен в лагерь в Котлас. Я тоже, по совету матери, покинула Рометан. Бежала с Аней в Орловку, деревню в Киргизии, где жили потомки голландских переселенцев. Получила работу в школе. Но везде были страшные бедность и голод. В Орловке я познакомилась с поляком Германом Бернером. Он помог нам пережить самые тяжелые дни, делясь всем тем, что имел сам. 4 апреля 1942 года мы поженились. Но уже в декабре меня мобилизовали в «Трудармию», то есть на принудительные работы. Как можно скорее мы должны были явиться в Ленинполе - районный центр. Мною снова овладело отчаяние. «Нет рядом матери, что будет с Аней?» Мне была дана маленькая повозка, на которую я посадила дочку, и мы путешествовали так до райцентра, в котором застали толпы женщин под охраной конной милиции. Анечка, одетая в бежевый плащик, запела грустную песню тех лет: «Мы простимся с тобой у порога, и, быть может, навсегда...» «О чем думает этот ребенок, Боже?» Вскоре мы действительно должны были расстаться. На счастье, доченька оставалась под опекой знакомой женщины. Когда мы прощались, Аня страшно плакала и кричала. До сего дня я помню это, и не могу об этом писать.

Вместе с другими женщинами меня увезли в Узбекистан, на станцию Чимион, где мы работали на строительстве дороги. Я не могла вынести тамошних квартирных условий: огромного грязного караван-сарая, где, вдобавок, останавливались узбеки со своими ослами, когда приезжали на базар. Поэтому спала на улице, где меня с легкостью обокрали.

Ты с этим пришла? Если бы корову украли - я понимаю, но тряпки? Иди себе! -услышала в отделении милиции.

Что до строительства, то я быстро заметила, что там слишком много людей. Благодаря доброжелательности и пониманию доктора, я смогла вернуться в Орловку, где уже ждала меня привезенная опекуншей Анечка, а также мама и Герман. Муж вскоре уехал, чтобы вступить в создаваемое на территории СССР Войско Польское.

Мы прощались, не предчувствуя, что больше не встретимся. Герман пропал на войне. Мы жили в такой страшной нужде, что я отважилась украсть с колхозного поля соломы, чтобы обогреть холодную комнату. Мама пекла тогда лепешки из отрубей. Мне удалось в то время выменять запас тетрадей - бумага была товаром дефинитным -на одежду. С этого времени вместо пальто у меня была военная шинель. Осенью 1943 года Аня пошла в первый класс, однако, вскоре заболела. Доктор, карачаевец, выселенный с Кавказа, посоветовал сменить климат. Мы хотели вернуться в Ташкент, но меня предупредили, что это грозит арестом, ибо обязательной была усиленная система контроля документов. Нам позволили поселиться в недалеком Джамбуле, расположенном сразу за границей, в Казахстане. Я работала учителем немецкого языка.

В 1944 году неожиданно дошла, до нас весть о смерти Вильмара. Он умер от туберкулеза 25 декабря 1943 года в лагере около Котласа. Похоронен в братской могиле, которую никогда не дано мне посетить.

В Джамбуле, где мы так и жили дальше вместе с Аней и матерью, застал нас конец войны. Как жена поляка, я собрала, вместе с матерью, документы на репатриацию. Боже, как радовались мы получению разрешения на эмиграцию. 30 марта 1946 года нам вручили постановление, разрешающее выезд в Польшу на постоянное жительство. И снова на станции - красно-бурые товарные вагоны. В этот раз мы сели в них с радостью, и 5 мая ехали на новую родину. На границе, на стороне советской, услышала напоследок: «Вы еще узнаете, что там не так уж хорошо». А я молчала и знала свое: теперь мы свободны. В Польше мы поселились сначала в Щечине-Столчине, оттуда в июле 1946 года выехали в Нижнюю Силезию в Нову-Руду. Только в 1949 году я приняла решение переехать во Вроцлав, где легко могла найти работу преподавателя иностранных языков. Аня уже бегло говорила по-польски.

Перевод Ольги Чернятьевой

Литературная обработка Збигнева Ендрыховского

14-летняя Анна Герман с одноклассницей в польском городке Шклярска Поремба. 1950 г.

Фото из архива Анны Качалиной

Судьба матери Но вернемся снова в 1945 год. Как-то в сентябре меня в редакции газеты «Берлинер цайтунг» посетил родич из Рансдорфа. Он принес письмо от моей матери, его двоюродной сестры. Из письма, которое едва можно было разобрать, следовало, что мать тяжело больна и что она